Куприн Александр - Поход
Александр Куприн
Поход
Пехотный Инсарский полк выступает в ночной поход после дневки в большой
деревне Погребищах. В темноте ненастного осеннего вечера идет странная,
кипучая и осторожная сутолока. Слышно, как вдоль всей широкой и грязной
деревенской улицы сотни ног тяжело, торопливо, вразброд, шлепают по лужам,
раздаются сердитые, но сдержанные окрики, лязгает и звенит железо о
железо. Кое-где мелькают фонари; и желтые, расплывающиеся в тумане пятна
точно сами собой держатся высоко в воздухе, раскачиваясь и вздрагивая.
Солдаты собираются быстро и с охотой. Утомленные длинными переходами,
оборвавшиеся, исхудалые, они рады тому, что завтра с последним корпусным
маневром кончится давно надоевший лагерный сбор и полк повезут по железной
дороге на зимние квартиры. Хотя днем никто не ложился, но все чувствуют
себя бодро. Той озлобленной, вычурно-скверной ругани, которую только и
можно услыхать между матросами, солдатами и арестантами, сегодня совсем не
слышно.
Подпоручик Борис Владимирович Яхонтов, младший офицер седьмой роты, в
первый раз участвует на больших маневрах, и они еще не утратили для него
своеобразной прелести кочевой жизни. Все ему продолжает нравиться:
ежедневная перемена местности, деревень, лиц и оттенков в наречиях; девки
в опрятных малорусских хатах, наполненных душистым запахом чабреца и
полыни, стоящих пучками за иконами; ночлеги на голой земле, под низкой, в
форме карточного домика, палаткой, сквозь полотно которой нежно и неясно
серебрятся звезды; здоровый аппетит на привалах под затяжным дождем,
освежающим тело и заставляющим щеки приятно и сильно гореть... Предстоящий
сегодня ночной переход заранее возбуждает Яхонтова своей необычностью.
Идти бог знает куда, по незнакомым местам, глухой, дождливой ночью, ничего
не видя ни впереди, ни рядом; идти таким образом не одному, а вместе с
тысячью других людей, представляется ему чем-то серьезным, немного
таинственным, даже жутким и в то же время привлекательным.
Вечером он провозился над отправкой своих вещей, опоздал в строй и
теперь торопится поспеть к роте раньше, чем его отсутствие заметит ротный
командир. Но найти свою роту ночью гораздо трудно, чем это казалось днем,
во время пробного сбора. На пути то и дело попадаются какие-то заборы и
канавы, которых днем не было; а ночь так темна, что невольно хочется
закрыть глаза и идти ощупью, протянув вперед руки, как ходят слепые.
Седьмая рота раньше других подтянулась к сборному пункту. Последние,
запоздавшие люди, подоткнув полы шинелей под пояса, сбегаются к строю и
протискиваются в свои ряды, задевая товарищей ранцами и гремя медными
баклагами о ружейные стволы. Голоса звучат глухо, безжизненно и
однообразно, точно они выцвели, потеряли силу в этом осеннем дожде.
- Куда прешь? Нешто не видишь, что в чужой взвод втесался? Экой какой
ты, братец, право, косопузый!.. Да ну, ворочайся, что ли, орясина. О, щоб
тоби лысого батька, трясца твоей матери!..
- И чего ты крутишься, Сероштан? - укоризненно тонким голоском замечает
унтер-офицер Соловьев неуклюжему солдатику, который никак не попадет в
свое место. - Чего ты все крутишься? Вертит тебя, словно навоз в проруби,
а чего - неизвестно. Да обуй глаза-то, че-ерт!
Некоторые солдаты движениями плеч и локтей подкидывают на себе и
поправляют удобнее ранцы, уминают складки шинелей и туже подпоясывают
ремни, помогая друг другу.
- А ну-ка, земляк, стяни мне сзади шинель! Потуже, потуже, не бойся, не
лопну. Да ты коленкой-то, коленкой в с
